Барин Василий Иванович Уваров сидел у себя в столовой в халате и пил утренний чай. Перед ним стоял дворник, мужик в синем армяке, с головой сильно смазанной коровьим маслом, и в сапогах, от которых ужасно отдавало дегтем. (Дворник – здесь наемный служащий, присматривающий и работавший в отдельной усадьбе).
Дворник только что приехал из подгородной усадьбы Уварова и привез ему на Пасху свежего творога, сметаны, яиц и теленка.
- Пьянствуешь ты, поди, там в усадьбе – сказал Уваров, затягиваясь папироской и косясь на дворника.
- Помилуйте, Василий Иваныч… Зачем же нам пьянствовать? Это уже самое последнее дело – проговорил обидчиво посетитель.
- Знаю, что последнее дело, да делать тебе там теперь больше нечего.
- Как нечего? Я невод для вашей милости плету. Опять же, навоз возили. Парники с садовником заготовлял. Кроме того, у нас птица есть, за птицей присмотреть надо, она теперь на яйца садится.
- Ну, это дело твоей жены.
- Вкупе обязаны тяготы свои нести. Вершу для вашей милости сделал, переметы для ершей готовлю. Как после Пасхи к нам приедете, все будет в исправности. Вы там изволили видеть? Я с творогом зайца вашей милости привез. К яблоням повадился в сад ходить, я его и ухлопал. Матерый такой заяц для вашего удовольствия.
- Много у вас там зайцев?
- Страсти Божие… Почитай, что к самому дому подбегают.
- Стало быть, у тебя каждый день жаркое?
- Нет, Василий Иваныч… Мы этим делом не занимаемся – опять обидчиво произнес дворник.
- Ах, да… Теперь же пост… - вспомнил Уваров.
- Да и в мясоед, ежели… Помилуйте – нешто это можно? Для вашего здоровья убил поматерее, а так, чтоб для себя – ни Боже мой.
- Почему?
- Оная непоказанная тварь для нашего брата. Господа её кушают, а нам, чтобы зайчину есть – увольте. Извините, но даже так считаем, что не хорошо… не полагается.
- Странно. – сказал Уваров. – Вкусное блюдо – и вдруг не есть!
- Лисица, может статься, еще вкуснее, да коли не показано. От Бога не показано, Василий Иваныч. Я, вот сам – новгородский. У нас, в наших местах, на Белом озере, кто зайца ест – последний человек. Теперича, если всю деревню обойти, то солдат один ест, а больше – ни-ни.
- Да почему?
- Угодников, говорят, он, этот самый заяц, выдал – и вот с тех пор не показано, потому как он проклятый.
- Каких угодников?
- Давно уж это было. Угодники скрывались в пещере от неверных, а он прибежал и указал. По следам евонным и нашли их неверные. Так старики говорят.
- Вздор.
- Воля ваша, а только он проклятый для нашего брата и есть его не способно.
- Да кто проклял-то?
- Старцы, угодники. И вот с той поры у него передние ноги короче. А нам зачем же коротконогую тварь есть? Боже избави. И кроме зайчатины пищи хватает.
- Ну, что собака, которую я прислал?
- А в лучшем виде. Сидит на цепи и лает. А только это, Василий Иваныч, будем так говорить, не собака…
- Как не собака?
- Да какая же это собака, помилуйте? Злобы в ней настоящей нет. Теперича, ежели её спустить, она вора не перервет. А нам такую собаку надо, чтобы вор её боялся. Эта собака, будем так говорить, звонок. Она заслышит чужого и зазвонит лаем, а больше уж от нее не жди. Вот ежели бы мы у того цыгана тогда собаку купили, то была бы первый сорт. Я тогда предлагал вашей милости, но вы не захотели. И тогда цыган её с заговором от волка отдавал. Такой заговор, что ни один волк её не тронет. А это нешто собака? Это так себе… для блезиру. Тлезор – и больше ничего.
- Врешь. Собака это самая настоящая, цепная, волчьей породы.
- Породы-то она, может быть и волчьей, а на деле – овца. Мы ее и мясом с кровью для злобы кормили – ничего не берет.
- Прекрасная собака. Ты знаешь, она на выставке медаль взяла.
- Все может статься, да человека-то она не перервет.
- Зачем же нам человека рвать?
- А это уж такая обязанность, чтобы она хозяйское добро караулила.
- Для караула караульщик есть. Он не должен спать.
- Есть такие сонные слова. Вор, коли он настоящий вор, и сонные слова знает. Скажет слова и ни один караульщик не выдержит – сейчас заснет. Надо только чтобы по ветру пришлось. А эта собака господская потеха и ничего больше.
- Ну, что там у нас нового?
- Господа охотники приезжали. Лося подняли, облава была.
- Я про усадьбу спрашиваю.
- Все обстоит благополучно. Только челнок ваш с реки угнали.
- Кто угнал?
- Лихие люди. Вот ежели бы собака бала не Тлезор – она бы доказала.
- Да ведь собака на дворе сидит, а челнок на реке.
- Ничего не обозначает. Ведь мы ее на ночь спускаем. Коли бы она была настоящая собака, она бы сейчас тяф-тяф – ну, мы бы и почувствовали, что вор.
- Чтобы челнок был у меня разыскан!
- Я уж и то к колдуну ходил. Обещался указать вора. Только, говорит, рубль принеси.
- Ну, ты ему и дай от себя. А только чтобы челнок был.
Дворник стоял и чесал затылок.
- Все из-за собаки… - бормотал он – Кабы нам теперь псицу купить.
- Какую псицу?
- Да ведь Тлезор-то пес – вот ему без псицы и не повадно. А тут один поляк отличную псицу за три рубля продает. Вот это собака!
- -Пустяки, пустяки!
- Поляк даже так говорил – я, говорит, на полкуля семенного овса сменяю.
- Даром не возьму! Уж иметь собак, так иметь породистых. Хорошо, я тебе такую же псицу привезу, как и Трезор.
- Ну, никакого руководства и не выйдет. Помилуйте, тогда у нас, пожалуй, уж не только что с реки, а и из дома воровать начнут.
- Почему же это так?
- Понятия нет у этих собак. У них понятия, чтобы ласкаться, а не рвать. Судите сами… Я про Тлезора. Нешто это собака, коли у него самого ошейник сняли?
- Это бронзовый-то дорогой ошейник? – воскликнул Уваров.
- Вот, вот. Нет, Василий Иваныч, это не собака. А от польской псицы этот самый Тлезор злобе бы научился. Прикажите за полкуля овса выменять.
- Не желаю. А теперь молчи. Тебе, поди, денег надо?
- Дозвольте на сапоги, да в деревню послать малость требуется. Опять же Пасха. Богу на свечи надо.
Барин поморщился и полез в карман за деньгами.
